– Я бы, будь моя власть, – я бы женщинам запретил выходить на улицу.
– Почему?
– Как почему? Вид неприличный!
– Что вы такое говорите!
– Ну, а как же! (Очерчивает на себе руками выпуклости груди, бедер.) Что вы, господа! Ведь по улицам дети ходят! Конечно, привыкнуть ко всему можно, а только… Неудобно, знаете, неудобно!
Я хохотал.
– Как вы скажете, предки наши глупее нас были? Я полагаю, что они умнее были не только меня, но даже – извините за дерзкое выражение – умнее были, чем вы. А они женщин запирали – в терем! Почему? Возьму хоть себя. Человек я пожилой, солидный, занимаюсь богомыслием. А встретишь на улице этакую бабеночку полногрудую – и ввергаешься в соблазн. Ничего не поделаешь: человек бо есмь! Ессе homo!..
Позвали меня к больной. Вхожу в приемную врача. Кичунов стоит, осматривает больную. Это совершенно не его дело. Его дело – в соседней комнате, когда больного примут, записать в книгу и составить на него скорбный лист. Стоит Кичунов, а перед ним, рядом со старухой матерью, – изумительно красивая девушка лет пятнадцати, голая по пояс. И Кичунов глубокомысленно тыкает ее указательным пальцем в груди. Увидел меня, сконфузился.
– Вот, Викентий Викентьевич… Какая сыпь странная!.. Я заинтересовался.
Я мельком взглянул на сыпь и холодно ответил:
– Что же странного! Самая обыкновенная скарлатинозная сыпь.
– А я смотрю: что это, странная какая сыпь? Не признал сразу, что скарлатинозная…
Это человек!.. (лат.).